Басня Крылова

Россия, XVIII век, московский литературный журнал «Гусиное перо». За столом сидит редактор Нил Ерофеевич. Входит Крылов.

— О, Ваня, привет! Что нового накропал? Опять небось басню?

— Бог в помощь, Нил Ерофеевич! Да вроде как басню…

— Чего-то ты опять раздался вширь. Пудов сейчас на восемь тянешь, не меньше. Получается не басня у тебя, а жиробасня. Ха-ха-ха!

— Да ладно, Нил Ерофеевич, засмущали… Вольно вам смеяться над бедным сочинителем.

— Всё, Вань, извини! Обидеть не хотел. Что там у тебя за басня?

— «Стрекоза и муравей».

— Ну, давай, почитаю. А ты пока вот чайку попей с баранками. Очень, знаешь ли, успокаивает.

Крылов устроился за столом, налил себе чаю прямо из заварного чайника, кипятком разбавлять не стал. С треском сломал баранку, отколол себе кусочек от сахарной головы и только наладился пить чай, как редактор читать басню закончил и готов был к общению.

— Ну что, уважаемый Иван Андреевич, сюжетец опять позаимствовали у Лафонтена?

— Помилуй бог, сам написал, от начала и до конца…

— Вот тот-то и оно! Как без помощи Лафонтена, так чушь собачья получается. Ты же знаешь, что муравьи ничего в одиночку не строят. Да и строят они не дома, а муравейники. В них никакая стрекоза не влезет, сожрут её там.

— Так это ж, милостивый государь, как есть, аллегория. Мол, муравей, он весь год не покладая лапок трудится, а легкомысленная стрекоза только стрекочет в своё удовольствие.

— Ладно, эти сюжетные косяки исправить — два раза плюнуть, хуже с сутью басни, с её, так сказать, смыслом.

— А что со смыслом не так?

— Иван, согласись, что стрекоза в твоей басне не дура. Наивная — да, нецелеустремлённая — согласен, инфантильная — пожалуй. Но не полная идиотка. С какого перепугу она вообще решила, что муравей её пустит в свой дом?

— Ну, она красивая женщина.

— Да таких красивых пруд пруди. А она желает у него поселиться на зиму, жить на всём готовом. Только непонятно, зачем это муравью? Или ты всё-таки предполагаешь в будущем секс между ними? — Ну, не секс, конечно… Хотя и это я бы не исключал.

— И к весне у них родятся маленькие стрекомуры. Ха-ха-ха, размечтался… Короче, в твоей басне, батенька, ничего не понятно. Какая-то стрекоза абсолютно немотивированно хочет пробиться в дом к муравью. Или между ними что-то было летом? Тогда муравей, конечно, подлец. Но в басне на это нет и намёка.

— Да не было у них ничего такого…

— Тогда, Иван Андреевич, уважь моё любопытство: с чего это стрекоза так уверена, что у здорового рабочего муравья дома нет своей муравьихи и кучи очаровательных муравьят?

— Да ни в чём она не уверена. Просто был у неё знакомый муравей. Типа здрасьте — до свидания. Вот она и решила наудачу попроситься к нему жить. Нил Ерофеевич, вы слишком глубоко копаете. Это всего лишь басня.

— Не скажи, Иван, басня — она учит. Её потомки через века читать будут. Каково им будет узнать, что муравей мог отказать стрекозе в крове?

— Так он же и отказал….

— Да ладно?! А я так понял, что он её наоборот пустил к себе в дом. Какие у муравьёв развлечения зимой? Никаких, а тут актриса! Поёт, танцует. Это же огромная удача! У тебя же басня и заканчивается одобрительными словами муравья: «Ты всё пела? Это дело!» И как бы широко распахивает двери перед стрекозой: «Так поди же, попляши!» — Так это был сарказм…

— А я не понял. Думал, муравей рад, что не придётся одному коротать долгие зимние вечера.

— В такой трактовке, милостивый государь, смысл басни полностью теряется.

— И вовсе нет. Меняется — да.

— И какой же он по-вашему?

— Басня о том, что если ты что-то умеешь делать хорошо, пусть петь и танцевать, то у тебя всегда будет еда и кров над головой. Короче, Крылов, забираешь свою басню, дорабатываешь и приходишь опять.

— Нил Ерофеевич, а может, как есть опубликуем? Без доработок.

— Можно и как есть… Главное, я с автором работу провёл. А так-то я твои басни люблю. Иногда детишкам читаю. Старшая Глашенька уж очень уважает твои вирши.